-- Когда я родился, дед занимал должность министра обороны Польши (на этой должности он был с 1949 по 1956 год), -- рассказывает Константин Вильевич. -- Семья наша жила в Москве на улице Грановского, в доме, где после войны поселились многие известные военачальники. Мама рассказывала, что в то время дед очень редко бывал дома, только в отпуске и по праздникам. Он любил бывать на даче, и первые мои воспоминания о деде относятся к дачному периоду. Мне было тогда года четыре. Очень хорошо помню, как мы ходили с ним за грибами...

-- Он был хорошим грибником?

-- Настоящий был грибник. Я тогда никак не мог понять, как дед находит грибы под кучкой листьев или хвои. Он буквально чувствовал, где должны расти грибы. Обычно в лес дед надевал какой-нибудь старенький пиджачок, простенькие холщовые брюки и обязательно кепку. В таком обличьи в нем вряд ли можно было узнать знаменитого полководца. Меня в наших путешествиях по лесу больше всего удивляло умение деда ориентироваться. Помню, забредем далеко в лес, и мне становилось страшно. Я тогда теребил его за полы пиджака и, дрожа всем телом, спрашивал: "Деда, а мы не заблудимся?" А он прижмет меня к себе и, улыбаясь, говорит: "Не бойся, я знаю, куда идти..." И действительно, через 10 минут мы уже выходили к какой-нибудь тропинке или просеке.

Дед пытался научить меня ориентироваться, но я так и не усвоил эту науку. А вот в грибах он таки научил меня разбираться. Я ведь поначалу собирал те, что покрасивее и поярче: мухомор какой-нибудь, поганочку зелененькую. Бывало, наберу корзинку этой "красоты", а дед смеется: "Не те это грибочки, Костя, не те." И давай мне рассказывать, какие грибы брать можно. Правда, меня еще долго тянуло к ярким мухоморам.

-- Дед не ругал вас за то, что плохо "усваивали материал"?

-- У него вообще был свой, особый принцип невмешательства в процесс воспитания внуков. Он никогда меня не наказывал, но обо всех моих проступках сообщал матери. А вот свое недовольство моим поведением или обиду дед выражал молчанием. Однажды, когда мне уже лет 14 исполнилось, произошел такой случай. У деда была редкая по тем временам энциклопедия Брокгауза и Ефрона -- все 82 основных тома и четыре дополнительных. Он ею часто пользовался, любил полистать. И вот как-то я просматривал один из томов, а потом оставил где-то на видном месте. Книгу стащил мой младший брат, которому года четыре тогда было, и, играясь, разрисовал какую-то карту в энциклопедии цветными карандашами. Дед увидев эти художества (а знал, что этот том читал я), перестал со мной разговаривать, а маму попросил провести со мной воспитательную беседу. Но я настаивал на том, что невиновен. Эпопея эта длилась дней пять (все это время дед со мной не разговаривал), пока, наконец, братик не признался, что это он нашкодил. Тогда дед -- тут надо отдать ему должное -- при всех сказал: "Я был неправ! Прости, Костя, не разобрался." Мы оба были очень рады этому примирению.

"Дедушка очень любил малиновое варенье"

-- Несмотря на свою занятость, -- продолжает Константин Вильевич, -- дед каждую свободную минуту пытался уделить нам, внукам. Больше всего мы любили, конечно, играть в войну. Несмотря на возраст, дед, как подросток, лазил с нами по кустам, прятался в засадах, бегал по лесу. Он сам вырезал для нас из дерева автоматы и пистолеты. У меня на даче был товарищ, вместе с которым мы обычно воевали против деда. Помню, однажды был черед деда сидеть в засаде. И вот мы с другом пошли его искать. Смотрим -- в кустах кепка торчит. А-а, думаем, попался. Легли на живот и ползем тихонько, подкрадываемся. Вдруг слышим сзади: "Бух-бух, вы убиты!" Оказалось, дед нас обманул: он повесил кепку в одном месте, а сам спрятался в соседних кустах. Потом посмеивался: "Эх, разве-е-едчики..." Но не зло, а по-доброму. Дед любил нас и не позволял себе никаких грубостей в наш адрес. Если с нами что-то случалось, очень переживал.

Однажды из-за него пострадал мой младший брат. Дело было на даче. Как обычно в начале лета, когда сад зарастал молодой травой, дед ее косил. Косить он очень любил. Тут кто-то позвал его в дом. Косу он оставил в траве. И надо же такому случиться: пятилетний братишка напоролся на острие косы. Он здорово распорол себе ногу. Крови было много. Поначалу даже думали, что повреждены связки. Дед первым прибежал на плач ребенка. Я помню эту картину: он идет весь бледный и несет на руках моего рыдающего брата с окровавленной ножкой. Врачи, приехавшие по вызову, обработали рану, которая оказалась глубокой, но неопасной, и прописали постельный режим. Дед, чувствуя свою вину, все свободное время посвящал брату. Он сидел у его кроватки, ухаживал за ним, книжки читал, играл с ним в солдатики...

-- Вы упомянули, что Константин Константинович любил косить. Это что, хобби у него такое было?

-- В свободную минуту дед был не прочь покопаться в земле на маленьком огороде на даче. Во время летнего отпуска он разводил там бурную деятельность: сажал редиску, лучок, укроп, петрушку. Сам все пропалывал, удобрял, поливал, не любил, когда ему кто-то помогал. Соглашался разве что на то, чтобы ему помогли весной вскопать грядку, а так ни-ни. Только мы, внуки, могли подсобить деду, да и то по мелочам.

Еще любил ухаживать за большим старым садом. В урожайный год бывало, что ветки до земли гнулись от плодов. И дед, щедрой души человек, раздавал их всем знакомым, отсыпая по ведру, а то и по мешку яблок. Мы ведь из яблок варенья не варили, его в нашей семье не любили. Но зато вишневого и малинового у нас всегда было много. Малиновое дед очень любил, и мама специально для него покупала малину и варила варенье.

"Однажды раненый кабан загнал Рокоссовского на дерево"

-- Известно, что Константин Константинович был хорошим стрелком и заядлым охотником. Вам довелось ходить с ним на охоту?

-- Для этого я был еще слишком мал. Но никогда не забуду, как дед готовился к охоте. Это был целый ритуал. Самое интересное, патроны для охоты дед всегда делал сам. Конечно, пользовался он и покупными, но говорил, что так поступали все старые охотники. В принципе, это дело несложное, правда, нужна чрезвычайная точность и усидчивость. Дед покупал гильзы, капсули, порох, дробь -- у него был целый набор специальных устройств, чтобы отвешивать порох, вставлять капсуль, зажимать гильзу. Я деду нередко в этом помогал и безумно гордился доверием, оказанным мне. Правда, меня надолго не хватало -- уж очень мудреное это занятие. А главное, ошибиться нельзя: всыпешь две порции пороха -- ружье разорвет. Но у деда таких случаев никогда не происходило, и корпеть над патронами он мог часами.

-- А много патронов он делал?

-- Да нет, штук пятьдесят-шестьдесят, чтобы на сезон хватило. Ему ведь много не надо было -- он стрелял очень хорошо! Отец, который часто ходил с дедом на охоту, рассказывал мне об одном любопытном случае. Пошли они как-то на уток. А у деда был свой принцип: никогда не стрелять по неподвижной мишени. Для охоты на уток на озере обычно ставили специально замаскированные бочки, в которых прятались охотники и через небольшие отверстия наблюдали за дичью. Засели они в бочки, вспоминал отец, ждут. И тут он видит, что перед бочкой, где прятался дед, сел огромный селезень. Отец думает: сейчас он его тут и прихлопнет. Но дед не стреляет. Прошло пару минут, дед вылез из бочки, снял кепку и давай пугать селезня. В ту же секунду птица сорвалась с поверхности воды. Тут дед выстрелил и, конечно же, попал.

Но на уток он ходил только в последние годы жизни, когда уже старый стал. А до этого ходил на волков, лосей, кабанов. Однажды, когда он на кабана ходил, с ним произошла забавная история, которую он сам мне рассказал.

Была охота загоном: стрелки стояли в засаде, а егеря гнали зверя. И вдруг прямо перед дедом выскочил огромный кабан. Хорошо, что дед не растерялся и в ту же секунду выстрелил в зверя почти в упор. Правда, никакой реакции не последовало -- кабан оставался стоять. Времени на перезарядку у деда не было -- животное двинулось на него. Дед быстренько сориентировался и, несмотря на годы, в мгновение ока влез на дерево. Кабан подскочил к дереву, остановился, замер на несколько минут, а потом рухнул замертво. Как впоследствии выяснилось, дед все-таки попал в зверя, но из-за очень прочной лобовой кости кабана, от которой иногда и пули отскакивают, смерть от ранения у животного наступила не сразу. Вот он и загнал деда на дерево.

-- У хорошего охотника должны быть хорошие ружья...

-- Что-что, а настоящие охотничьи ружья он ценил. Любимых и, что называется, боевых, у него было два: немецкая горизонтальная двустволка "Зауэр", привезенная им из Германии после войны, и английская "Голланд-голд" -- чей-то подарок. Ему ведь много ружей дарили. У деда был даже для них специальный шкаф, одно ружье краше другого: с серебряной и золотой чеканкой, резьбой и инкрустацией. Но насколько я знаю, он не любил эти дорогие ружья, специально их не собирал и никогда ими не пользовался на охоте. Кстати, не любил он и ружья с вертикальным расположением стволов, отдавая предпочтение классическим горизонталкам. А что касается дорогого оружия, так он его дарил. Я знаю, что он подарил своему адъютанту дорогое инкрустированное ружье, которое ему в знак уважения преподнес министр обороны Венгрии. Он не считал эти ружья ценностью, к тому же знал, что никогда ими пользоваться не будет.

"На мое пятнадцатилетие дед подарил мне свою саблю, с которой принимал Парад Победы"

-- Раз уж мы заговорили о презентах, скажите, дед вас баловал подарками?

-- Он любил делать подарки. В начале шестидесятых, когда в моде были "Битлз", дед подарил мне гитару. Обычная отечественная шестиструнная гитарка, но для меня, тринадцатилетнего подростка, она была пределом мечтаний! Чуть позже дед подарил пневматическое ружье, решив приобщить меня к охоте. А на пятнадцатилетие вручил мне свою саблю, с которой принимал Парад Победы в 1945 году. Помню, тогда был накрыт большой стол, гостей собралось немало. И вот когда все уже раздали подарки, в комнату вошел дедушка, держа саблю на вытянутых руках, и торжественно ее вручил. Для меня тогда это был поистине роскошный подарок! Правда, потом я чуть не лишился его: с соседскими парнями, которых просто распирало от зависти, мы бросились рубить этой парадной саблей крапиву. Дед заметил, что мы безобразничаем, и строго сказал: "Если еще раз увижу, заберу".

Вообще, деду была присуща изысканность во всем. Знаю, что он любил хорошие коньяки и даже в старости не мог отказать себе в рюмочке этого напитка. А вот чего он терпеть не мог, так это пива. И, насколько я могу судить, дед не был склонен к дурным привычкам. Он и пил мало, и курил немного (в основном, отечественные папиросы "Казбек"). А в последние годы, когда стало шалить здоровье, пользовался мундштуком.

И раз уж мы коснулись быта, то могу сказать, что дед был очень привязан к семье и дому. Когда он вернулся из Польши и перешел на работу в Министерство обороны СССР, то всегда на обед приезжал домой. А потом стал ходить пешком, ведь мы недалеко жили. Мать рассказывала, что, вернувшись из Польши, дед говорил: "Как хорошо дома, я здесь отдыхаю, потому что могу спокойно один пройти по улице." За границей у деда была очень мощная охрана. Там даже в туалет не сходишь без сопровождения. А в Советском Союзе охрана деду полагалась чисто символическая. И часто, отправляясь на работу, дедушка провожал меня в школу. Я держал его за руку и безумно гордился этим.

-- Принадлежность к известной фамилии не сказывалась на отношении к вам в школе?

-- Меня воспитывали в строгости, кичиться фамилией у нас не было принято. Хотя помню, как во втором классе произошел занимательный случай. Как-то наш класс участвовал в уборке школьного двора, мы копали, сажали деревья, и я, конечно, тоже вместе со всеми возился во дворе. А тут за кем-то из детей пришли родители, и я услышал, как они сказали: "Смотрите, внук маршала, а с лопатой и тоже копает..." В их понимании внук маршала должен был быть белоручкой. А нас ведь воспитывали по-другому, приучали к труду и порядку. К примеру, я знал, что дедушка очень не любит, когда без разрешения брали его вещи. И когда дед сам предлагал что-то посмотреть или надеть, то это воспринималось мной как подарок.

Помню, захожу однажды в спальню, смотрю: висит мундир деда с орденами -- он на парад собирался. Дед, улыбаясь, спросил: "Хочешь надеть его?" Ну, я, конечно же, согласился. Мне тогда лет восемь-девять было. Дед надел на меня мундир с орденами, и... я едва устоял на ногах -- такой он был тяжелый. Потом долго еще удивлялся, как же дед его носит.

"Только один раз в жизни дед сел за руль и... сломал переднюю ось автомобиля"

-- От автомобилистов я слышал, что маршал Рокоссовский одно время пользовался "Мерседесом" Паулюса?

-- Да, такая машина у него действительно была и досталась ему после Сталинградской битвы. По рассказам самого деда, это была роскошная машина. Потом американцы подарили ему не менее шикарный "бьюик". Машина была у нас до 1962 года, после чего дед сдал ее в АХО Министерства обороны и получил новенький ЗИМ. Дед был равнодушен к подобным веща. Едва ли не единственная реликвия, оставшаяся после него, -- военный "виллис". Я ее отреставрировал. Коллекционеры предлагали мне продать его, сулили немалые деньги, но эту машину я никогда не продам.

-- А Константин Константинович водил машину?

-- Как ни удивительно, не водил, хотя пробовал научиться. Но это произошло лишь однажды. Дед рассказывал, что, когда он был в Забайкалье, вместе с товарищами поехал на охоту в степь. Едешь-едешь по степи, как по ровной дороге, почва твердая. И вот кто-то предложил ему поучиться управлять машиной. Сел дед за руль и погнал, врезаться-то никуда нельзя. И все складывалось хорошо, пока каким-то невероятным образом дед не въехал в небольшую балку, наверное, одну на всю степь. А въехал так, что сломал переднюю ось автомобиля. С тех пор за руль он больше никогда не садился.

-- Вы сказали, что автомобиль -- едва ли не единственная реликвия, оставшаяся после смерти вашего знаменитого деда. А как же награды?

-- А награды после смерти деда бабушка отдала в Музей Вооруженных Сил СССР. Так тогда было принято: все советские ордена и медали сдавались. Семье разрешалось оставлять только иностранные награды.

Деда хоронили в парадном мундире, но перед кремацией ордена с него сняли, сделали опись. Потом приехали какие-то люди и попросили бабушку подписать дарственную на награды. Вот и все. Теперь уже эти награды не вернешь.

-- Как я понимаю, вы присутствовали на похоронах деда?

-- Да, я хорошо помню тот день... У деда был рак, и, когда в 1968 году он в очередной раз попал в больницу, в семье уже знали, что дни его сочтены. Помню, за неделю до кончины деда мама привела меня в Кремлевскую больницу, где он лежал. Дедушка едва разговаривал. Но я помню его последние слова: "Береги родителей, учись, чтобы в жизни никому не быть обузой". Вскоре его не стало.

Прощание проходило в Доме Советской Армии -- сейчас Дом Российской Армии. Там ритуал был отработан: выставлялся гроб, заступал почетный караул... Все время, пока шла церемония прощания, моя бабушка, мать с отцом сидели в зале. Я тоже был вместе с семьей, хотя не так долго. В первый день с дедом прощались члены правительства, военные и, как тогда говорили, другие официальные лица. Я помню, что из всего тогдашнего руководства один Брежнев откровенно плакал. Он вообще, как говорят, был человеком чувствительным. Леонид Ильич подошел к нам, каждого крепко обнял.

На второй день тело деда кремировали, и попрощаться с его прахом могли простые люди. Народу было так много, что члены правительства ставили вопрос о продлении церемонии прощания еще на один день. Но потом все же решили не нарушать традиций, и урна с прахом была захоронена в Кремлевской стене. Я вспоминаю, что, когда все уже закончилось, к нам подошел Алексей Николаевич Косыгин и спросил бабушку: а где внук Рокоссовского. Когда меня показали ему, Косыгин обнял меня за плечи и сказал: "Держись, сынок. И будь таким, как твой дед". До сих пор не могу понять, почему он обратился именно ко мне...

"Чтобы узнать, жив ли Рокоссовский, моя мама повезла для него передачу на Лубянку"

-- Ваш дедушка был окружен почетом при жизни, и после смерти уважение к нему осталось. А вы никогда не интересовались у родных тем периодом жизни деда, когда ему довелось пережить арест, унижение, допросы на Лубянке?

-- Знаете, при жизни дед даже о войне мне очень редко рассказывал. А уж те темы, о которых вы говорите, и вовсе были запретными. Только после смерти деда из воспоминаний бабушки и матери я узнал и об этой странице его биографии.

Когда в 1938 году деда арестовали и посадили в тюрьму, то бабушку и маму выслали из Пскова, где в то время жила семья. Они остановились в Армавире. Бабушка устроилась кассиршей в парикмахерской, а мама, тогда еще тринадцатилетняя девочка, училась в школе. Вспоминая о том времени, она говорила: "Это были жестокие времена!" Маме приходилось буквально каждый месяц менять школу. Стоило ей проучиться неделю, как начиналась экзекуция: в класс входил директор школы и прямо при всем классе говорил: "Дети, я хочу, чтобы вы знали, что среди вас находится дочь врага народа! Ада, поднимись." И мама покорно вставала. После этого учиться в школе было уже невозможно, оскорбления сыпались со всех сторон.

Мама рассказывала, как они с бабушкой, после долгого отсутствия вестей от деда, решили проверить, жив ли он. На Лубянку для арестованного можно было передавать одну посылку в месяц. Если передачу принимали, это означало, что арестант еще жив, не принимали -- увы. Бабушке нельзя было выезжать в Москву, так как ей каждый день нужно было отмечаться на работе, и она решила отправить в столицу маму. Конечно, риск был большим, ведь могли узнать, что мама -- дочь врага народа. Чего доброго, отправили бы ее в лагерь под видом бегства из ссылки. Но ей повезло -- в поезде маме попались хорошие люди, которые рассказали, как в Москве добраться до Лубянки. Передачу приняли -- дед был жив.

-- Ваша бабушка не рассказывала, каким пыткам подвергался Константин Константинович в тюрьме?

-- Насчет пыток ничего не знаю, но бабушка рассказывала, что били деда здорово и из тюрьмы он вышел без передних зубов. Пришлось делать протезирование. Уже позже в архивах я сам раскопал протоколы допросов. Я гордился дедом: несмотря на побои, он держался, в делах, заведенных на других его соратников, нет его показаний против них, он не проронил ни слова. Насколько известно, за деда заступился нарком обороны маршал Тимошенко, и его выпустили.

-- Не могу не спросить вас и еще об одной деликатной теме -- о якобы внебрачном сыне маршала Рокоссовского Рафаиле Рокоссовском, живущем в Киеве. Какие у вас отношения?

-- Знаете, к таким "профессиональным" сыновьям не может быть нормального отношения. И насколько мне известно, даже в Киеве среди ветеранов к нему не очень хорошо относятся. А началась эта история в 1984 году. Бабушка была уже тяжело больна. На ее имя пришло письмо от некоего Сусликова, где он в буквальном смысле умолял ее признать его сыном. Он рассказывает историю о том, как перед смертью мать открыла ему тайну, что его настоящий отец маршал Рокоссовский. У нее якобы с ним была романтическая встреча в 1927 году где-то в Забайкалье (хотя в то время дед находился в Монголии). Эта женщина поклялась открыть эту тайну сыну только перед своей смертью. И вот он просит разрешить ему принять фамилию Рокоссовского, чтобы хоть на старости лет носить настоящую фамилию. Конечно, в той ситуации я посоветовался с родственниками, и все однозначно решили, что это самозванец. Мы забыли о нем. Но через какое-то время (бабушка уже к тому времени умерла) он прислал еще одно письмо, где сообщал, что уже принял фамилию Рокоссовского и теперь на правах родственника хочет встретиться со мной. Я отказался, просто вычеркнул этого человека из своей жизни.

Да, мой дед не был безгрешным. У него случались романы и увлечения, но он всегда оставался верен своей семье. У деда была дочь от другой женщины. Но он признал ее, дал свою фамилию, всю жизнь помогал ей. (Это моя тетка Надежда). Мы с ней в прекрасных отношениях, поддерживаем друг друга. И поверьте, ей абсолютно не нужно кричать на каждом углу, что она внебрачная дочь Рокоссовского. Рокоссовские не такие.

-- Сусликов давал интервью и нашей газете, где излагал несколько другую версию: якобы сам Рокоссовский завещал ему принять фамилию через двадцать лет после своей смерти.

-- Я не хочу копаться в лжи товарища Сусликова-Рокоссовского, который, как мне кажется, пытается написать новую историю нашей семьи. Этот человек просто начитался книг, правдивых и не очень, про маршала Рокоссовского и теперь выдает это за свои воспоминания. Хотя сам дед ничего не знал о его существовании и никто из родных о нем не упоминал. В первом обращении ко мне этот человек признавался, что ему ничего не было известно ни о Рокоссовском, ни о его семье. А изменив фамилию, он неожиданно "прозрел" и начал рассказывать, что едва ли не полжизни провел рядом с дедом.

Конечно, я не могу оспаривать факт какого-то мимолетного романа моего деда. Но даже если предположить, что так оно и было, зачем же оскорблять память деда и бабушки, которую товарищ Сусликов-Рокоссовский называет малограмотной купчихой. А ведь на самом деле у нее было отличное гимназическое образование. А больнее всего мне слышать из уст этого человека, что он находился рядом с дедом в его последние минуты жизни. Я считаю это кощунством.